Скучная история. Проблема выбора профессии. По тексту Чехова. Кто-то входит в переднюю, долго раздевается и кашляет… (Аргументы ЕГЭ)

Почему так важно ответственно подходить к выбору своей профессии? Нужно ли проявлять интерес к занятиям, учёбе? Что важнее: знания или диплом? Эти и другие вопросы появились у меня после прочтения текста А.П.Чехова.

В своём тексте автор поднимает проблему выбора профессии, своего жизненного пути. Почему так важно ответственно и самостоятельно подходить к выбору профессии? Чтобы привлечь наше внимание к проблеме, автор рисует красочную картину. К преподавателю-профессору приходит домой сначала нерадивый студент медицинского факультета, который пришёл на пересдачу. «Я держал у вас экзамен уже пять раз и… срезался», - говорит студент, который чрезвычайно удивлён таким обстоятельствам и выпрашивает хотя бы «удовлетворительно».

Профессор замечает, что молодой человек – «широкая натура», что «пиво и оперу он любит больше, чем науку». Таких студентов ежегодного у профессора набирается человек семь. Он советует им «совсем оставить медицинский факультет», если «нет ни желания, ни призвания быть врачом». Но никто не уходит, и профессор рано или поздно сдаётся, поставив «удовлетворительно». После студента к профессору приходит «молодой докторант», которому нужна тема для диссертации. Преподаватель пытается объяснить коллеге, «что сочинение, написанное на чужую тему и под чужим руководством, называется иначе». Но его не слышат. В конце концов, он уступает. Проблема, которую поднимает автор, заставила меня глубоко задуматься о том, как важно правильно выбрать профессию.

Позиция автора мне понятна: человек должен очень ответственно подходить к выбору своей профессии. Профессия – это важная часть жизненного пути, она должна нравиться и приносить удовлетворение. Нет ничего хуже, чем «потом всю жизнь заниматься делом, которого не любишь». Отношение к учёбе должно быть серьёзным. Если ты не любишь науки и не готов тратить время на их изучение, о каком профессионализме в профессии может идти речь?!

Я согласна с автором. Как часто сегодня мы выбираем профессии, ориентируясь на высокий доход и престижность. Юрист, экономист, стоматолог… Как часто выбираем профессию по наставлению взрослых. А где наш самостоятельный выбор? Нужно прислушиваться к себе, чем любишь заниматься ты. В идеале профессия должна совпадать с хобби. Любишь путешествовать – иди в туристический бизнес, любишь писать статьи – в журналистику или литературу. Но, к сожалению, очень часто люди выбирают профессии, с которыми «мучаются» потом всю жизнь, занимаясь нелюбимым делом. Попробую это доказать, обратившись к произведениям А.П.Чехова.

В повести «Палата № 6» мы встречаем доктора Рагина, главного врача городской больницы, который сначала старался что-то изменить: приобрести оборудование, навести порядок, бороться с воровством и антисанитарией, но очень быстро охладел к своим обязанностям. В результате совсем запустил больницу, так ничего и не изменив. Он равнодушен к пациентам, он закрывает глаза на беззакония, что творятся в больнице: воровство и грубость, жестокость сторожа Никиты. Он сидит дома, тратит все средства на научные журналы, чтобы быть в курсе медицинских открытий, читая их, пьёт пиво, а вечерами разглагольствует по вечерам с единственным другом, начальником почты, о том, что совсем не осталось умных людей, поговорить не с кем. Зачем было учиться на доктора, зачем занимать чужое место, обманывая себя и других, что сделал для больницы всё, что мог? Нужно заниматься любимым делом, чтобы действительно принести пользу обществу.

В рассказе «Ионыч» мы встречаем молодую девушку Екатерину Ивановну Туркину, пианистку. Родители называют её ласково Котик. Каждый вечер в семье Туркиных устраивались приёмы. Мама читала странные длинные романы, папа весело острил, а Котик играла на пианино, играла громко, шумно, старательно, но бесчувственно. Все в этой семье считали себя чрезвычайно талантливыми. В этом их убеждали гости, которые громко им аплодировали и, принюхиваясь к ароматам кухни, не могли дождаться обильного ужина. Котик мечтает покинуть семейное гнёздышко, поступить в консерваторию, она убеждена, что у неё талант. Девушка отказывается от предложения главного героя. А через четыре года возвращается, поняв, что её данных не достаточно для профессиональной карьеры. Конечно, в том, что она ошиблась с выбором, нет ничего странного. А вот родители ввели дочь в заблуждение фальшивыми комплиментами. Может, стоило нанять учителей-профессионалов?

Таким образом, выбор профессии – дело серьёзное и очень важное. Человек должен самостоятельно, ответственно подходить к выбору своей профессии, чтобы не заниматься всю жизнь делом, к которому безразличен. Помните об этом, выбирая дело всей своей жизни.

Источник задания: Решение 5960. ЕГЭ 2018. Русский язык. И.П. Цыбулько. 36 вариантов.

(1)Кто-то входит в переднюю, долго раздевается и кашляет... (2)Через минуту входит ко мне молодой человек приятной наружности. (3)Вот уж год, как мы с ним находимся в натянутых отношениях: он отвратительно отвечает мне на экзаменах, а я ставлю ему единицы. (4)Таких молодцов, которых я, выражаясь на студенческом языке, гоняю или проваливаю, у меня ежегодно набирается человек семь. (5)Те из них, которые не выдерживают экзамена по неспособности или по болезни, обыкновенно несут свой крест терпеливо и не торгуются со мной; торгуются же и ходят ко мне на дом только сангвиники, широкие натуры, которым проволочка на экзаменах портит аппетит и мешает аккуратно посещать оперу. (6)Первым я мирволю, а вторых гоняю по целому году.

- (7)Садитесь, - говорю я гостю. - (8)Что скажете?

- (9)Извините, профессор, за беспокойство... - начинает он, заикаясь и не глядя мне в лицо. - (10)Я бы не посмел беспокоить вас, если бы не... (11)Я держал у вас экзамен уже пять раз и... и срезался. (12)Прошу вас, будьте добры, поставьте мне удовлетворительно, потому что...

(13)Аргумент, который все лентяи приводят в свою пользу, всегда один и тот же: они прекрасно выдержали по всем предметам и срезались только на моём, и это тем более удивительно, что по моему предмету они занимались всегда очень усердно и знают его прекрасно; срезались же они благодаря какому-то непонятному недоразумению.

- (14)Извините, мой друг, - говорю я гостю, - поставить вам удовлетворительно я не могу. (15)Подите ещё почитайте лекции и приходите. (16)Тогда увидим.

(17)Пауза. (18)Мне приходит охота немножко помучить студента за то, что пиво и оперу он любит больше, чем науку, и я говорю со вздохом:

По-моему, самое лучшее, что вы можете теперь сделать, это совсем оставить медицинский факультет. (19)Если при ваших способностях вам никак не удаётся выдержать экзамена, то, очевидно, у вас нет ни желания, ни призвания быть врачом.

(20)Лицо сангвиника вытягивается.

- (21)Простите, профессор, - усмехается он, - но это было бы с моей стороны по меньшей мере странно. (22)Проучиться пять лет и вдруг... уйти!

- (23)Ну да! (24)Лучше потерять даром пять лет, чем потом всю жизнь заниматься делом, которого не любишь.

(25)Но тотчас же мне становится жаль его, и я спешу сказать:

Впрочем, как знаете. (26)Итак, почитайте ещё немножко и приходите.

- (27)Когда? - глухо спрашивает лентяй.

- (28)Когда хотите. (29)Хоть завтра.

(30)И в его добрых глазах я читаю: «Прийти-то можно, но ведь ты опять меня прогонишь!»

- (31)Конечно, - говорю я, - вы не станете учёнее оттого, что будете у меня экзаменоваться ещё пятнадцать раз, но это воспитает в вас характер. (32)И на том спасибо.

(33)Наступает молчание. (34)Я поднимаюсь и жду, когда уйдёт гость, а он стоит, смотрит на окно, теребит свою бородку и думает. (35)Становится скучно.

(36)Голос у сангвиника приятный, сочный, глаза умные, насмешливые, лицо благодушное, несколько помятое от частого употребления пива и долгого лежанья на диване; по-видимому, он мог бы рассказать мне много интересного про оперу, про свои любовные похождения, про товарищей, которых он любит, но, к сожалению, говорить об этом не принято. (37)А я бы охотно послушал.

- (38)Профессор! (39)Даю вам честное слово, что если вы поставите мне удовлетворительно, то я...

(40)Как только дело дошло до «честного слова», я махаю руками и сажусь за стол. (41)Студент думает ещё минуту и говорит уныло:

В таком случае прощайте... (42)Извините.

- (43)Прощайте, мой друг. (44)Доброго здоровья.

(45)Он нерешительно идёт в переднюю, медленно одевается там и, выйдя на улицу, вероятно, опять долго думает; ничего не придумав, кроме «старого чёрта» по моему адресу, он идёт в плохой ресторан пить пиво и обедать, а потом к себе домой спать.

(46)Звонок. (47)Входит молодой докторант в новой чёрной паре, в золотых очках и, конечно, в белом галстуке. (48)Рекомендуется. (49)Прошу садиться и спрашиваю, что угодно. (50)Не без волнения молодой жрец науки начинает говорить мне, что в этом году он выдержал экзамен на докторанта и что ему остаётся теперь только написать диссертацию. (51)Ему хотелось бы поработать у меня, под моим руководством, и я бы премного обязал его, если бы дал ему тему для диссертации.

- (52)Очень рад быть полезным, коллега, - говорю я, - но давайте сначала споёмся относительно того, что такое диссертация. (53)Под этим словом принято разуметь сочинение, составляющее продукт самостоятельного творчества. (54) Не так ли? (55)Сочинение же, написанное на чужую тему и под чужим руководством, называется иначе... (56)Докторант молчит. (57)Я вспыхиваю и вскакиваю с места.

- (58)Что вы все ходите, не понимаю? - кричу я сердито. - (59)Лавочка у меня, что ли? (60)Я не торгую темами! (61)В тысячу первый раз прошу вас всех оставить меня в покое! (62)Извините за неделикатность, но мне, наконец, это надоело!

(63)Докторант молчит, и только около его скул выступает лёгкая краска. (64)Лицо его выражает глубокое уважение к моему знаменитому имени и учёности, а по глазам его я вижу, что он презирает и мой голос, и мою жалкую фигуру, и нервную жестикуляцию. (65)В своём гневе я представляюсь ему чудаком.

- (66)У меня не лавочка! - сержусь я. - (67)И удивительное дело! (68)Отчего вы не хотите быть самостоятельными? (69)Отчего вам так противна свобода?

(70)Говорю я много, а он всё молчит. (71)В конце концов я мало-помалу стихаю и, разумеется, сдаюсь. (72)Докторант получит от меня тему, которой грош цена, напишет под моим наблюдением никому не нужную диссертацию, с достоинством выдержит скучный диспут и получит ненужную ему учёную степень.

(По А. П. Чехову)

Задание 25. «Герой-рассказчик - видный профессор одного из университетов - в общении с посетившими его студентом и докторантом сдержан и рассудителен, в его речи часто встречается синтаксическое средство - (А)____(в предложениях 19, 26, 31). Тем не менее у его выдержки и самообладания есть предел: после встречи с докторантом в речи рассказчика появляются синтаксическое средство - (Б)____(предложения 60-62) и приём - (В)____ (предложения 68-69). Отношение профессора к научной деятельности докторанта ярко характеризует лексическое средство - (Г)____ ("грош цена" в предложении 72)».

Список терминов:

1) анафора

3) олицетворение

4) вводные слова

5) книжная лексика

6) фразеологизм

7) парцелляция

8) восклицательные предложения

9) обращения

Решение.

1.Обратим внимание на характеристики «троп» и «синтаксическое средство. Если в рецензии такой характеристики нет, то приведённое в скобках слово – это троп или лексическое средство, а указанный в скобках номер предложения – синтаксическое средство. Внимание: эпитет в задании 24 всегда выделен в примере курсивом!

А, Б – синтаксическое средство.

В – приём.

Г – лексическое средство.

2.Выделим в списке терминов тропы, лексические средства и синтаксические средства.

Приёмы: 1.

Синтаксические средства: 4, 7, 8, 9.

Лексические средства: 5, 6.

Таким образом, к каждому заданию имеет отношение от 1 до 4 терминов. Термины в задании не повторяются.

3.Выберем правильный термин.

А – в предложениях 19, 26, 31 есть вводные слова, 4.

Б – восклицательные предложения, 8.

В – одинаковое начало предложений, анафора, 1.

Г – фразеологизм, 6.

Проверка. Подставим термины в текст рецензии и убедимся, что все слова стоят в правильной форме, грамматических и смысловых ошибок нет.

«Герой-рассказчик - видный профессор одного из университетов - в общении с посетившими его студентом и докторантом сдержан и рассудителен, в его речи часто встречается синтаксическое средство - (А) вводные слова (в предложениях 19, 26, 31). Тем не менее у его выдержки и самообладания есть предел: после встречи с докторантом в речи рассказчика появляются синтаксическое средство - (Б) восклицательные предложения (предложения 60-62) и приём - (В) анафора (предложения 68-69). Отношение профессора к научной деятельности докторанта ярко характеризует лексическое средство - (Г) фразеологизм ("грош цена" в предложении 72)».

В ответ записываем цифры, не нарушая последовательность букв, без пробелов и запятых.

Это было прежде. Теперь же на лекциях я испытываю одно только мучение. Не проходит и получаса, как я начинаю чувствовать непобедимую слабость в ногах и в плечах; сажусь в кресло, но сидя читать я не привык; через минуту поднимаюсь, продолжаю стоя, потом опять сажусь. Во рту сохнет, голос сипнет, голова кружится... Чтобы скрыть от слушателей свое состояние, я то и дело пью воду, кашляю, часто сморкаюсь, точно мне мешает насморк, говорю невпопад каламбуры и в конце концов объявляю перерыв раньше, чем следует. Но главным образом мне стыдно. Мои совесть и ум говорят мне, что самое лучшее, что я мог бы теперь сделать,-- это прочесть мальчикам прощальную лекцию, сказать им последнее слово, благословить их и уступить свое место человеку, который моложе и сильнее меня. Но пусть судит меня бог, у меня не хватает мужества поступить по совести. К несчастию, я не философ и не богослов. Мне отлично известно, что проживу я еще не больше полугода; казалось бы, теперь меня должны бы больше всего занимать вопросы о загробных потемках и о тех видениях, которые посетят мой могильный сон. Но почему-то душа моя не хочет знать этих вопросов, хотя ум и сознает всю их важность. Как 20-30 лет назад, так и теперь, перед смертию, меня интересует одна только наука. Испуская последний вздох, я все-таки буду верить, что наука -- самое важное, самое прекрасное и нужное в жизни человека, что она всегда была и будет высшим проявлением любви и что только ею одною человек победит природу и себя. Вера эта, быть может, наивна и несправедлива в своем основании, но я не виноват, что верю так, а не иначе; победить же в себе этой веры я не могу. Но не в этом дело. Я только прошу снизойти к моей слабости и понять, что оторвать от кафедры и учеников человека, которого судьбы костного мозга интересуют больше, чем конечная цель мироздания, равносильно тому, если бы его взяли да и заколотили в гроб, не дожидаясь, пока он умрет. От бессонницы и вследствие напряженной борьбы с возрастающею слабостью со мной происходит нечто странное. Среди лекции к горлу вдруг подступают слезы, начинают чесаться глаза, и я чувствую страстное, истерическое желание протянуть вперед руки и громко пожаловаться. Мне хочется прокричать громким голосом, что меня, знаменитого человека, судьба приговорила к смертной казни, что через каких-нибудь полгода здесь в аудитории будет хозяйничать уже другой. Я хочу прокричать, что я отравлен; новые мысли, каких не знал я раньше, отравили последние дни моей жизни и продолжают жалить мой мозг, как москиты. И в это время мое положение представляется таким ужасным, что мне хочется, чтобы все мои слушатели ужаснулись, вскочили с мест и в паническом страхе, с отчаянным криком бросились к выходу. Не легко переживать такие минуты. После лекции я сижу у себя дома и работаю. Читаю журналы, диссертации или готовлюсь к следующей лекции, иногда пишу что-нибудь. Работаю с перерывами, так как приходится принимать посетителей. Слышится звонок. Это товарищ пришел поговорить о деле. Он входит ко мне со шляпой, с палкой и, протягивая ко мне ту и другую, говорит: -- Я на минуту, на минуту! Сидите, collega! Только два слова! Первым делом мы стараемся показать друг другу, что мы оба необыкновенно вежливы и очень рады видеть друг друга. Я усаживаю его в кресло, а он усаживает меня; при этом мы осторожно поглаживаем друг друга по талиям, касаемся пуговиц, и похоже на то, как будто мы ощупываем друг друга и боимся обжечься. Оба смеемся, хотя не говорим ничего смешного. Усевшись, наклоняемся друг к другу головами и начинаем говорить вполголоса. Как бы сердечно мы ни были расположены друг к другу, мы не можем, чтобы не золотить нашей речи всякой китайщиной, вроде: "вы изволили справедливо заметить", или "как я уже имел честь вам сказать", не можем, чтобы не хохотать, если кто из нас сострит, хотя бы неудачно. Кончив говорить о деле, товарищ порывисто встает и, помахивая шляпой в сторону моей работы, начинает прощаться. Опять щупаем друг друга и смеемся. Провожаю до передней; тут помогаю товарищу надеть шубу, но он всячески уклоняется от этой высокой чести. Затем, когда Егор отворяет дверь, товарищ уверяет меня, что я простужусь, а я делаю вид, что готов идти за ним даже на улицу. И когда, наконец, я возвращаюсь к себе в кабинет, лицо мое все еще продолжает улыбаться, должно быть, по инерции. Немного погодя, другой звонок. Кто-то входит в переднюю, долго раздевается и кашляет. Егор докладывает, что пришел студент. Я говорю: проси. Через минуту входит ко мне молодой человек приятной наружности. Вот уж год, как мы с ним находимся в натянутых отношениях: он отвратительно отвечает мне на экзаменах, а я ставлю ему единицы. Таких молодцов, которых я, выражаясь на студенческом языке, гоняю или проваливаю, у меня ежегодно набирается человек семь. Те из них, которые не выдерживают экзамена по неспособности или по болезни, обыкновенно несут свой крест терпеливо и не торгуются со мной; торгуются же и ходят ко мне на дом только сангвиники, широкие натуры, которым проволочка на экзаменах портит аппетит и мешает аккуратно посещать оперу. Первым я мирволю, а вторых гоняю по целому году. -- Садитесь,-- говорю я гостю. -- Что скажете? -- Извините, профессор, за беспокойство...-- начинает он, заикаясь и не глядя мне в лицо.-- Я бы не посмел беспокоить вас, если бы не... Я держал у вас экзамен уже пять раз и... и срезался. Прошу вас, будьте добры, поставьте мне удовлетворительно, потому что... Аргумент, который все лентяи приводят в свою пользу, всегда один и тот же: они прекрасно выдержали по всем предметам и срезались только на моем, и это тем более удивительно, что по моему предмету они занимались всегда очень усердно и знают его прекрасно; срезались же они благодаря какому-то непонятному недоразумению. -- Извините, мой друг,-- говорю я гостю,-- поставить вам удовлетворительно я не могу. Подите еще почитайте лекции и приходите. Тогда увидим. -- Пауза. Мне приходит охота немножко помучить студента за то, что пиво и оперу он любит больше, чем науку, и я говорю со вздохом: -- По-моему, самое лучшее, что вы можете теперь сделать, это -- совсем оставить медицинский факультет. Если при ваших способностях вам никак не удается выдержать экзамена, то, очевидно, у вас нет ни желания, ни призвания быть врачом. Лицо сангвиника вытягивается. -- Простите, профессор,-- усмехается он,-- но это было бы с моей стороны по меньшей мере странно. Проучиться пять лет и вдруг... уйти! -- Ну, да! Лучше потерять даром пять лет, чем потом всю жизнь заниматься делом, которого не любишь. Но тотчас же мне становится жаль его, и я спешу сказать: -- Впрочем, как знаете. Итак, почитайте еще немножко и приходите. -- Когда? -- глухо спрашивает лентяй. -- Когда хотите. Хоть завтра. И в его добрых глазах я читаю: "Прийти-то можно, но ведь ты, скотина, опять меня прогонишь!" -- Конечно,-- говорю я,-- вы не станете ученее оттого, что будете у меня экзаменоваться еще пятнадцать раз, но это воспитает в вас характер. И на том спасибо. Наступает молчание. Я поднимаюсь и жду, когда уйдЈт гость, а он стоит, смотрит на окно, теребит свою бородку и думает. Становится скучно. Голос у сангвиника приятный, сочный, глаза умные, насмешливые, лицо благодушное, несколько помятое от частого употребления пива и долгого лежанья на диване; по-видимому, он мог бы рассказать мне много интересного про оперу, про свои любовные похождения, про товарищей, которых он любит, но, к сожалению, говорить об этом не принято. А я бы охотно послушал. -- Профессор! Даю вам честное слово, что если вы поставите мне удовлетворительно, то я... Как только дело дошло до "честного слова", я махаю руками и сажусь за стол. Студент думает еще минуту и говорит уныло: -- В таком случае прощайте... Извините. -- Прощайте, мой друг. Доброго здоровья. Он нерешительно идет в переднюю, медленно одевается там и, выйдя на улицу, вероятно, опять долго думает; ничего не придумав, кроме "старого черта" по моему адресу, он идет в плохой ресторан пить пиво и обедать, а потом к себе домой спать. Мир праху твоему, честный труженик! Третий звонок. Входит молодой доктор в новой черной паре, в золотых очках и, конечно, в белом галстуке. Рекомендуется. Прошу садиться и спрашиваю, что угодно. Не без волнения молодой жрец науки начинает говорить мне, что в этом году он выдержал экзамен на докторанта и что ему остается теперь только написать диссертацию. Ему хотелось бы поработать у меня, под моим руководством, и я бы премного обязал его, если бы дал ему тему для диссертации. -- Очень рад быть полезным, коллега,-- говорю я,-- но давайте сначала споемся относительно того, что такое диссертация. Под этим словом принято разуметь сочинение, составляющее продукт самостоятельного творчества. Не так ли? Сочинение же, написанное на чужую тему и под чужим руководством, называется иначе... Докторант молчит. Я вспыхиваю и вскакиваю с места. -- Что вы все ко мне ходите, не понимаю? -- кричу я сердито.-- Лавочка у меня, что ли? Я не торгую темами! В тысячу первый раз прошу вас всех оставить меня в покое! Извините за неделикатность, но мне, наконец, это надоело! Докторант молчит, и только около его скул выступает легкая краска. Лицо его выражает глубокое уважение к моему знаменитому имени и учености, а по глазам его я вижу, что он презирает и мой голос, и мою жалкую фигуру, и нервную жестикуляцию. В своем гневе я представляюсь ему чудаком. -- У меня не лавочка! -- сержусь я.-- И удивительное дело! Отчего вы не хотите быть самостоятельными? Отчего вам так противна свобода? Говорю я много, а он все молчит. В конце концов я мало-помалу стихаю и, разумеется, сдаюсь. Докторант получит от меня тему, которой грош цена, напишет под моим наблюдением никому не нужную диссертацию, с достоинством выдержит скучный диспут и получит не нужную ему ученую степень. Звонки могут следовать один за другим без конца, но я здесь ограничусь только четырьмя. Бьет четвертый звонок, и я слышу знакомые шаги, шорох платья, милый голос... 18 лет тому назад умер мой товарищ окулист и оставил после себя семилетнюю дочь Катю и тысяч шестьдесят денег. В своем завещании он назначил опекуном меня. До десяти лет Катя жила в моей семье, потом была отдана в институт и живала у меня только в летние месяцы, во время каникул. Заниматься ее воспитанием было мне некогда, наблюдал я ее только урывками, и потому о детстве ее могу сказать очень немного. Первое, что я помню и люблю по воспоминаниям, это -- необыкновенную доверчивость, с какою она вошла в мой дом, лечилась у докторов и которая всегда светилась на ее личике. Бывало, сидит где-нибудь в сторонке с подвязанной щекой и непременно смотрит на что-нибудь со вниманием, видит ли она в это время, как я пишу и перелистываю книги, или как хлопочет жена, или как кухарка в кухне чистит картофель, или как играет собака, у нее всегда неизменно глаза выражали одно и то же, а именно: "Все, что делается на этом свете, все прекрасно и умно". Она была любопытна и очень любила говорить со мной. Бывало, сидит за столом против меня, следит за моими движениями и задает вопросы. Ей интересно знать, что я читаю, что делаю в университете, не боюсь ли трупов, куда деваю свое жалованье. -- Студенты дерутся в университете? -- спрашивает она. -- Дерутся, милая. -- А вы ставите их на колени? -- Ставлю. И ей было смешно, что студенты дерутся и что я ставлю их на колени, и она смеялась. Это был кроткий, терпеливый и добрый ребЈнок. Нередко мне приходилось видеть, как у нее отнимали что-нибудь, наказывали понапрасну или не удовлетворяли ее любопытствам в это время к постоянному выражению доверчивости на ее лице примешивалась еще грусть -- и только. Я не умел заступаться за нее, а только, когда видел грусть, у меня являлось желание привлечь ее к себе и пожалеть тоном старой няньки: "Сиротка моя милая!" Помню также, она любила хорошо одеваться и прыскаться духами. В этом отношении она походила на меня. Я тоже люблю красивую одежду и хорошие духи. Жалею, что у меня не было времени и охоты проследить начало и развитие страсти, которая вполне уже владела Катею, когда ей было 14-15 лет. Я говорю об ее страстной любви к театру. Когда она приезжала к нам из института на каникулы и жила у нас, то ни о чем она не говорила с таким удовольствием и с таким жаром, как о пьесах и актерах. Своими постоянными разговорами о театре она утомляла нас. Жена и дети не слушали ее. У одного только меня не хватало мужества отказывать ей во внимании. Когда у нее являлось желание поделиться своими восторгами, она входила ко мне в кабинет и говорила умоляющим тоном: -- Николай Степаныч, позвольте мне поговорить с вами о театре! Я показывал ей на часы и говорил: -- Даю тебе полчаса. Начинай. Позднее она стала привозить с собою целыми дюжинами портреты актеров и актрис, на которых молилась, потом попробовала несколько раз участвовать в любительских спектаклях и в конце концов, когда кончила курс, объявила мне, что она родилась быть актрисой.

Инструкция

Для формулировки проблемы надо понять, каким должен быть студент, как он должен относиться к своему основному труду – приобретению знаний для будущей полезной для общества деятельности.

Сочинение можно начать так: «Русский классик А.П. Чехов затрагивает проблему отношения к учению».

Кратко ответив на вопросы:
- О чем рассказывает автор? Как относятся к учению студенты? – можно получить комментарий, который выглядит примерно так: «В тексте говорится о том, как студент, который не смог с первого раза сдать экзамен, приходит сдавать его снова. Преподаватель, зная все оправдательные аргументы студентов, предлагает серьезнее отнестись к экзаменам. Другой студент просит помочь в написании диссертации».

Когда раскрываем позицию рассказчика, обращаем внимание на то, чтό он утверждает, например: «Рассказчик-преподаватель утверждает, что в ходе обучения человек должен проявлять самостоятельность, должен относиться к учению творчески».

Собственное отношение к позиции рассказчика надо пояснить, например: «С таким утверждением я согласна. На любой ступени обучения – будь то ученик или студент – человек должен быть ответственным всегда. У многих обучающихся найдется немало причин неуспеваемости. Но нужно честно преодолевать трудности обучения, не откладывать учебную работу на потом, не накапливать незнание, которое потом может превратиться в значительные неудачи на экзаменационных испытаниях».

Читательский аргумент №1 может выглядеть так: «Не желающим повышать образовательный уровень показан главный герой комедии Д.И. Фонвизина «Недоросль» Митрофан Простаков. Он не привык трудиться, поэтому для него учение – тяжёлое занятие. О самостоятельности, о настойчивом и творческом отношении к занятиям и речи не идет. Митрофанушка не знал самого элементарного. Когда его спросили, какой частью речи является слово «дверь», он вместо ответа спросил, какая дверь. Он рассуждал так: та, которую навесили, является именем прилагательным, потому что она приложена к своему месту. А вот дверь у чулана будет именем существительным, потому что пока еще не навешена».

Еще один читательский аргумент, может быть, например, таким: «Серьезным, ответственным отношением к учебе отличался мальчик – главный герой автобиографического рассказа В. Распутина «Уроки французского». Он рос «башковитым», как его в деревне называли, учился хорошо, целеустремленно. Несмотря на тяжелые условия жизни после войны, вдали от семьи, в районной школе, он продолжал интересоваться знаниями. Только в изучении французского языка его подводило произношение. Когда учительница иностранного языка Лидия Михайловна решила проводить дополнительные занятия, он согласился. Интерес к знаниям, несмотря на материальные трудности, у мальчика не угасал».